«Построссийское» начинает сменять «постсоветское» – Вадим Штепа

Принятый недавно в Украине закон о запрете исполнения российской музыки в общественных местах и в медиа выглядит весьма примечательно. Речь не идет о запрете русскоязычных песен, которые могут сочинять и украинские авторы, ограничиваются лишь произведения, написанные гражданами России после 1991 года. То есть здесь наблюдается не «ущемление русской культуры», в котором кремлевская пропаганда регулярно обвиняет Украину и другие страны, но музыкальное творчество, созданное именно в «постсоветской России». А российская поп-музыка этого периода довольно ярко отразила специфику государства – вместе с бандитским «шансоном» и новейшими имперскими гимнами. Украина, желающая защитить от них свое культурное пространство, фактически приняла построссийский закон. Об этом в своей колонке на «Радио Свобода» рассказал российский публицист, философ, поэт Вадим Штепа.

Слово «построссийский» иногда уже мелькает в соцсетях, но в целом остается пока столь же непривычным, каким был термин «постсоветский» в 1991 году. Кстати, любопытно отметить, что его впервые стали употреблять еще в 1990-м, когда СССР формально сохранялся, однако союзные республики одна за другой принимали декларации о суверенитете. И парадокс был в том, что эту «постсоветскую» власть представляли избранные республиканские верховные советы, сменившие «вертикаль» КПСС.

«День России» 12 июня уместнее называть Днем несостоявшейся страны, поскольку практически все положения российской Декларации о суверенитете 1990 года сегодня звучат совершенно диссидентски.

«Постсоветской России» как новой демократической федерации, поддерживающей со своими соседями равноправные и взаимоуважительные отношения, явно не получилось. Скорее пошел обратный исторический процесс – нынешняя Россия напрямую отождествляет себя с досоветской империей.

Весьма неслучайны путинские заявления о Петре I, который «возвращал земли». И сегодня, после оккупации украинского Херсона, посещающие его кремлевские чиновники говорят о приходе России сюда «навсегда». Вновь вспомнили возвращенный в обиход еще в 2014 году термин екатерининской эпохи «Новороссия», означающий географическое расширение России. Вообще, доктрина «исторической России», расхожая у пропагандистов, демонстративно смешивает современную Российскую Федерацию с Российской империей, изображая границы второй «нашими» и напрочь игнорируя признанные международным правом национально-государственные перемены постимперской эпохи.

Может быть, слово «Россия», появившееся на мировой карте в 1721 году одновременно с «империей», само по себе, имплицитно, несет имперские смыслы?

Поэтому попытка народных депутатов РСФСР 1990 года лишить ее этих смыслов оказалась заведомо провальной. Военная экспансия «постсоветской России» за ее внешние пределы началась фактически сразу же после ликвидации СССР – это и удержание Приднестровья, и ввод «миротворцев» в Абхазию. А ввести ЧП в непокорной Чечне Ельцин попытался еще в ноябре 1991 года – то есть, готовясь к Беловежской отмене уже призрачного СССР, за «территориальную целостность» РСФСР, тем не менее, он был готов воевать. Так – скрыто, но стремительно – происходила реставрация империи, тогда как публика громко радовалась ее «крушению». Но оно оказалось лишь символической сменой имперской оболочки…

Писатель Владимир Сорокин, некогда предсказавший превращение постсоветской России в сплошной «день опричника», сегодня проницательно замечает: «Теперь нам придется похоронить новую российскую империю вместе с советской». Однако нынешние «властители дум» российской оппозиции с ним решительно не согласны. Они, как правило, всё еще мечтают о некоей «прекрасной России будущего», полагая путинский режим каким-то случайным историческим искажением и не желая признать «неудобную» мысль, что Россия просто вернулась в исходную для себя имперскую колею.

Например, политолог Владимир Пастухов, рассуждая об исчерпанности империи, в конечном итоге выходит на ту же колею – для него высшей ценностью всё равно оказывается «государственная целостность России». Он призывает к федерации, но при этом заявляет, что никакого договора субъектов она не должна предусматривать. И вообще, должна состоять из «20-30 регионов», границы которых будут «хорошо продуманы» и вероятно, назначены откуда-то «сверху». Чем эта «федеративная» модель отличается от прежней империи – решительно непонятно. Как и то, откуда у этого уроженца Киева и жителя Лондона такой неизбывный москвоцентризм? Но видимо, здесь мы имеем дело с очень глубокими ментальными стереотипами, которые свойственны многим «лидерам российской оппозиции» – и Леониду Волкову, и Гарри Каспарову… Только Михаил Ходорковский пытается заглянуть в построссийское будущее – но и у него этот прогноз сопряжен со страхом «распада». Хотя сам этот пугающий фантом – показатель всё того же централистского мышления.

Ни Литва, ни Украина в 1991 году не выступали за «распад СССР», но требовали признания политической субъектности своих республик. А уж как и о чем они впоследствии договорятся – дело их самих.

По существу, постсоветская Россия в 1990 году началась с провозглашения себя как нового политического субъекта. Однако о новых субъектах нынешние российские оппозиционеры не размышляют и не отождествляют себя с ними – хотя проект Московской республики выглядел бы довольно интересным. Они слишком привыкли к «российским» категориям – подобно тому, как публицисты перестроечной эпохи бесконечно спорили о разных версиях «социализма». Итог, на мой взгляд, будет схожим.